В душевном трепете обращаюсь я с молитвой к Пастыреначальнику Иисусу Христу и Пречистой Его Матери Приснодеве Марии, призываю на помощь святых угодников, от дней апостольских просиявших в Церкви. Наиболее же — святых равноапостольных Константина, покровителя моего в мирской моей жизни, и богомудрую Елену, материнской молитвой утверждавшую его начинания; Святителя и Чудотворца Алексия, у святых мощей которого судил мне Господь принимать все степени священного служения; Преподобного и богоносного отца и игумена нашего Сергия, в чьей обители я несу послушание и дал обет не разлучаться иноческого братства; Святителя Тамбовского и Чудотворца Питирима, от клира которого ведет начало мой священнический род и чье святое имя выпало мне носить в монашестве. Молю их, чтобы снисшедшая на меня чрез возложение рук святительских благодать Святого Духа, облекающая меня белой одеждой архиерейства, даровала мне и силу пребыть верным до смерти и получить венец жизни. Из слова владыки Питирима при наречении его во епископа Волоколамского
"Стержнем всей его жизни всегда оставался храм, молитва, богослужение. Это действительно был архиерей милостью Божией. Архиерейские службы всегда торжественны, праздничны, красивы. Но часто эта красота создается внешними средствами: хорошим хором, большим количеством духовенства, слаженностью действий всех участников богослужения. Невольно думаешь: а что останется, если все это убрать? Владыка же мог служить вообще один — мы, постоянные прихожане, не раз бывали тому свидетелями: он мог служить в будни иерейским чином, без иподьяконов, без единого сослужащего священника (служащий по расписанию в это время исповедовал), а то и без дьякона, с двумя певчими на клиросе, из которых один с голосом, а другой со слухом, — но даже в таких условиях его службы всегда были торжественны, праздничны, прекрасны. Чувствовалось, что молитва заполняет все пространство — каждому казалось, что молится он сам, а между тем общее состояние держала молитва Владыки. Его внешний облик одухотворялся настолько, что он становился словно бы частью храмовой эстетики — частью такой же гармоничной, как огоньки свечей, золото иконостаса, кадильный дым в солнечном луче, белые лилии перед иконой Божией Матери «Взыскание погибших», лики святых на иконах. Его красота, которую все и всегда отмечали, была внутреннего, духовного свойства. Она не увядала со временем, а переходила в новый возраст". (Из воспомининий о Владыке Т.Л. Александровой и Т.В. Суздальцевой)
