Сердцем я с вами... К 60-летию преставления преподобного Рафаила Оптинского, исповедника

Оптина - та, великая Оптина, знакомая нам по житиям ее до­стославных старцев, по многочис­ленным историческим исследовани­ям и воспоминаниям именитых па­ломников и очевидцев - давно уже стала неким священным символом, светлым идеалом преображения духовного. к которому призван всякий человек на земле. Монашеское братство Оптиной пустыни XIX столетия дало нам такой бесценный пример, явило этот идеал осуществленным, воплощенным и действенным. И что весьма важно - во времена относительно недалекие от нас. Удивительное оптинское братство словно раздвинуло границы времени и пространства, отде­лявшие нас от благодатной христианской древности, и позволило припасть к ее живым и чистым родникам. А ведь казалось, что родники эти стали уже недосягаемы и подлинное подвижничество начинает исчезать вместе с оскудевающей верой...

Оптина по-матерински щедро обогрела, омыла и напитала русских людей в эпоху нигилизма и религиозной омертвелости. Она не оставила чад своих и тогда, когда Россию поглотили хаос и мрак, когда христианская страна оказалась опутана сетями нечеловеческой ненависти ко всему святому...

Всего шестьдесят лет отделяют нас ото дня преставления одного из замечательных оптинских подвижников - преподобного Рафаила (Шейченко).

Страна наша после Великой Отечественной войны отстраивалась и налаживала хозяйство. Завершение эпохи сталинской тирании вселяло в измученных русских людей хрупкую надежду на перемены... Однако на смену одним трудностям приходили другие - гонения хрущевские. Угрозы «показать по телевидению последнего попа», новый виток закрытия храмов и монастырей, новое ужесточение давления на Русскую Церковь в атеистическом государстве... Всего шестьдесят лет назад!

Отец Рафаил скончался в 1957 году, через два с небольшим года после очередной «отсидки». Общий срок его пребывания во узах исчислялся двадцатью годами.
Даже если мы попытаемся представить себе, что это такое - быть лагерным узником, - вряд ли у нас получится. Отчасти это понятно лишь тем, кто сам имел опыт лагерной жизни. «Отчасти» - потому что и узы узам рознь, как и вина - вине. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов, что жизнь «на воле» в то время была не меньшим нравственным страданием. Тяжело было всем, однако - по-разному, и источники, откуда черпали люди душевные силы, были также разными. И нравственный выбор, следовательно, оказы­вался разным. Кто-то, как умел, хранил совесть и человеческое лицо, но жил словно и не своею жизнью - в постоянном страхе за себя и своих близ­ких. Кто-то фанатично верил в то, что «мы наш, мы новый мир построим», и с воодушевлением доносил на «врагов» карательным органам. Кто-то по­тихоньку черствел сердцем, кто-то лишался от горя и потерь рассудка. Кто- то отказывался от убеждений, от веры, от близких и родных, чтобы только уцелеть самому, выжить. Страшное время...

Отец Рафаил принадлежал к числу тех, кто не мыслил жизни вне слу­жения Церковного. Отказаться от убеждений, доносить на других ради собственного благополучия он не мог и не хотел. А единственное, чего по-настоящему хотел, - быть верным Христу.